История «зеленого человечка»,

который стал символом сначала разъединенного,

а потом – объединенного Берлина.

Мы любим праздновать и «просчитывать» самые разные юбилеи. Так вот, в этом году своеобразный юбилей отмечает один из символов Берлина – Ампельман, «зеленый светофорный человечек»: 55 лет назад этот забавный дяденька в шляпе, спешащий по своим делам, появился в зеленом, разрешающем движение «глазу» светофоров, установленных в восточном Берлине. И стал своеобразным символом разделенного стеной города – ведь в западном секторе некогда единой германской столицы были другие, стандартные изображения на светофорах…

А через много лет ему же выпало стать символом объединенного Берлина: сегодня Ампельман – весьма почитаемый в городе «человек», которого любят изображать на всяческих сувенирах и которому посвящены целые магазины.

За что же такая честь обыкновенному светофорному изображению?

Немного истории

История Ампельмана неотделима от послевоенной истории Берлина. А она весьма драматична – осмелюсь напомнить некоторые ее «узловые» моменты.

После окончания Второй мировой войны бывшая столица Германии, которая после Ялтинской конференции союзников оказалась в оккупационной зоне Советского Союза, была разделена на четыре сектора: советский, английский, французский и американский, а фактически -- на две половины: Западный и Восточный Берлин. Да 1961 года никакой границы между этими частями города не было: люди, оказавшиеся по разные стороны разделительной линии – а среди них были близкие родственники, друзья, коллеги – ходили друг к другу в гости, за покупками в магазины на той или другой стороне и даже работали в «другой» части города. Но постепенно «демократические» немцы стали «голосовать ногами»: уходить из Восточного Берлина в Западный не просто в гости, а на ПМЖ. Ситуация становилась катастрофической: Восточный Берлин, столица Германской Демократической Республики, рисковал «обезлюдеть». И правительство ГДР приняло беспретендентное решение о строительстве стены, разделившей город на две части. Возведение ее началось 13 августа 1961 года.

Берлинская стена прошла не просто по улицам города – по судьбам людей, разделив семьи, друзей, любимых… Чтобы ощутить боль и масштабы этой драмы, представьте, что подобная стена появилась в вашем родном городе или селе – и, чтобы навестить больную мать или встретиться с подругой детства, нужно со всеми сопровождающими эту процедуру бюрократическими формальностями «выехать за границу» -- те, кто жил в Советском Союзе, еще помнят, как трудно и неохотно приоткрывался даже на миллиметр «железный занавес» между «тем» и «этим» мирами.

Конечно же, берлинцы придумывали всяческие ухищрения, чтобы преодолеть искусственную преграду: пробивали первоначально построенную из бетона стену ворованной тяжелой техники – затем плиты заменили более прочными, железобетонными; пытались перелезть – и стену сделали выше и опутали колючей проволокой, делали подкопы, пытались перелететь на воздушном шаре… Наш гид по бывшей приграничной зоне Берлина Ангела Креллер рассказала случай, как с крыши дома в Восточном Берлине через стену на территорию Западного был переброшен канат – и по нему с риском для жизни спустилась «в другой мир» вся семья, включая малолетних детей. Для многих попытки преодолеть стену заканчивались трагически – люди погибали от несчастных случаев, а чаще – от пуль бдительных пограничников.

Ампельман «родился» вскоре после строительства Берлинской стены. Его «отец» – психолог из ГДР Карл Пеглау, который придумал очень позитивное и «читаемое» изображение для зеленого сигнала светофора: не нужно даже различать цвета, чтобы понять: сейчас можно идти. Ампельман очень полюбился горожанам: он стал неотъемлемой частью учебников по безопасности дорожного движения, героем детских книжек и телепередач.

И вот в ноябре 1989 года случилось, казалось бы, невозможное: Берлинская стена рухнула!

--Это была эйфория! – говорит Ангела Креллер, дочь немецкого парня и русской девушки, внучка солдата вермахта и советского моряка, защищавшего Севастополь, в то время – гражданка ГДР и московская студентка. – Совсем незнакомые люди плакали, смеялись, обнимались, целовались…

Берлин стал единым, люди могли общаться без границ.

Но эйфория быстро прошла, потому что оказалось, что не все так радужно и безоблачно… Двадцать восемь лет жизни в разных мирах наложили отпечаток не только на экономику разных частей Берлина, но и на психологию, мироощущение людей. Восточные немцы не могли понять, почему им нужно подтверждать свою квалификацию, дипломы, не могли принять, что вполне успешные предприятия бывшей ГДР закрываются, люди остаются без работы и вынуждены в поисках средств к существованию покидать свои дома и семьи. Западные смотрели «свысока» на восточных, привыкших, что социально ориентированное государство не позволит разбогатеть – но и умереть с голоду не даст: дескать, вечно они ноют, жалуются, чего-то просят... Разрушить железобетонную Берлинскую стену оказалось гораздо легче, чем те границы, которые выросли за эти годы в умах и сердцах людей.

И вот в этой непростой период объединения города во время установки светофоров на территории восточного Берлина было нарушено неписанное правило: вместо полюбившегося, ставшего родным для горожан появился «западный», универсальный светофорный «зеленый человечек». И люди вышли на улицу с акциями протеста: верните нам нашего Ампельмана!

Казалось бы, из-за чего сыр-бор? У этих немцев что, других проблем нет, им не все равно, под какое изображение улицу переходить?

--Дело было не в Ампельмане, -- пытается обяснить чувства и мыли людей Ангела Кеслер. – Жители востчного Берлина чусаствовали себя обделенными, обиженными: в их части Берлина ведь тоже не вес было так грутсно и мрачно, было то, что они любили, что было им дорого – и вот все это беспощадно уходило, ликивдировалдось, ломалось. Суть этих акций сводилась к тому: оставьте нма хотя бы нашено «зеленого человечка»!

Трудно поверить – но к пртестующим берлинцам прислушались. Власти провели многочмсленные опросы, во время котрых жители Берлина, в том числе и западкного, высказались за то, чтобы на светофорах в объединенном Берлине был изображен именно Ампельман. И тепреь воточный зеленый светофорный человечек победно шествует по Берлину, вытесняя свего скчного и стандартного западного собрата, и милые изобажения его красуются не тлько на светофорах, но и на сувенирных майках, кружках, открытках, магнитиках…

А нам-то что?

История берлинского Ампельмана заставила задуматься об нашем отношении к своим ценностям и символам. Почему-то в Берлине старются помнить и хранить свою историю и память о ней вне завсимости от того, какая она была. В здании рейхстага мы видели подписис, оставленные советкими солдатами в мае 1945 года, а на Бабельплац – очень символичный памятник сожженным книгам: пустые книжные полки… Там есть музей ГДР, где собраны вещи того времени – и памятник жертвам, погибшим при попытке преодолеть Берлинскую стену. Еврейское кладбище -- и остатки подвалов разбомбленного в 1945-ом гестапо. Одна из крупнейших улиц в городе носит имя Карла Маркса, а другая – 17 июня, дня, когда в 1953 году советские войска расстреляли мирную демонстрацию жителей Восточного Берлина. Там нет привычки замалчивать «неудобные» моменты истории или, что еще хуже – переписывать ее в соответсвии с веянями рвемени.

Почему же мы так любим чернить все то, что у нс было, выплекиваь с водой ребенка, рушить памятники и пямть, переимеовывать улицы, переписывать учебники?

«если ты выстрелить в прошлое из пистолета. То будущее выстрелит в тебя из пушки», по-моему, мы слишком часто и самонадеянно забываем эти мудрые слова Расула Гамзатова.

История одного дома

Вообще-то этот дом на площади Котбусер-тор в районе Кройцберг в западной части Берлина ничем особенным не выделяется: обыкновенная панельная десятиэтажка. Пожалуй, единственное, что привлекает внимание – это неприглядного вида то ли палатка, то ли беседка (у нас бы сказали «забегаловка») во дворе: как-то совсем не по-немецки смотрелась она здесь.

Тем не менее, оказалось, что «нам сюда дорога», именно в эту палатку-беседку. Которая на деле оказалась никакой не забегаловкой, а настоящей штаб-квартирой гражданской инициативы – объединения нанимателей жилья «Kotti & Co”. И стоит она на самозахваченной активистами части дороги – при этом власти делают вид, что не замечают ни самих нарушителей, ни их самоуправства.

Так против чего же так активно протестуют активисты «Kotti & Co”, разноязыкие жители не только этого десятиэтажного дома, но и окрестных?

Оказывается, пресловутый «квартирный вопрос» испортил не только москвичей – остро он стоит и в Берлине. Насколько остро – об этом незадолго до знакомства с историей одного дома рассказал социолог-урбанист Андрей Хольм, преподаватель университета имени Гумбольта.

--Берлин сильно отличается от других западноевропейских городов, -- пояснил он. – Практически везде малоимущие слои населения селятся на окраинах. А в столице Германии районы «для бедных» оказались в центре города.

Эта особенность – итог 28-летнего существования Берлинской стены, которая проходила по центру города и разделяла его не просто на две части, а на два государства. Соответственно, приграничная зона превратилась в малопривлекательную для жителей и инвесторов окраину. А когда в ноябре 1989 года стена в одночасье рухнула, бывшие приграничные окраины в одночасье оказались в самом центре города и стали лакомым куском для инвесторов.

Еще одна особенность германской столицы, по словам Андрея Хольма, -- то, что 85 процентов берлинцев живут в арендном жилье. Этому есть разные причины. Многие ссылаются на неоценимое преимущество, которое несет в себе аренда – мобильность: нет необходимости быть привязанным к «родным стенам», в любое время можно уехать жить и работать в другой город и даже страну, что особенно ценят молодые. Но собственное жилье – это стабильность, которая не менее важна… И многие жители Берлина с удовольствием приобрели бы эту заманчивую стабильность в виде заветных квадратных метров -- но не могут себе этого позволить.

А теперь представьте ситуацию: в центре большого и красивого города есть относительно дешевое социальное жилье, построенное некогда при поддержке государства – застройщики, возводившие его, получали от государства налоговые преференции. В этих многоквартирных домах живут небогатые люди, немцы и мигранты, привлеченные в свое время в страну для выполнения той работы, которую не хотели делать коренные жители. И есть люди, имеющие деньги и желающие их выгодно вложить. Думаю, несложно догадаться, что те, у кого есть средства, захотят любыми способами «прибрать к рукам» выгодные куски недвижимости.

Что, собственно, и происходит. Инвесторы выкупают дома, под любым предлогом – проведенной реновации, реконструкции, ремонта, а то и безо всякого повода -- повышают арендную плату и всяческими способами «выдавливают» из центра города малоимущих арендаторов.

В том числе -- и с помощью принудительного выселения: по словам Андрея Хольма, подобных случаев в Берлине фиксируется около семи тысяч в год. Выселить квартиросъемщиков могут за задержку в оплате всего лишь на один месяц, даже в том случае, если оплата была произведена своевременно, но по какой-то ошибке, зачастую спровоцированной самим же арендодателем, деньги поступили не на тот счет. Конечно, людей не выселяют на улицу -- по законам Германии у каждого человека должна быть крыша над головой. Но ведь приют для бездомных – тоже крыша…

Андрей Хольм привел красноречивый пример, как 20-тиквартирный дом, приобретенный инвестором за 700 тысяч евро, сменив несколько раз хозяина, вырос в цене до 8 миллионов евро – соответственно повысилась и арендная плата. При этом никто не вложил ни копейки в улучшение его потребительских качеств. Из двадцати прежних квартиросъемщиков в доме остались двое самых «упертых» -- остальные восемнадцать квартир были выставлены на продажу. Конечно, теоретически их могли бы купить и жильцы – если бы у них были на это деньги…

Вот против всего этого и восстала гражданская инициатива «Kotti & Co”, в которую объединились наниматели жилья района Кройцберг.

--Арендная плата за квартиру сегодня составляет 5-6 евро за один квадратный метр, -- рассказал нам активист этой гражданской инициативы Кретшман. – И она гарантированно, раз в год, в апреле, повышается на 13 евроцентов за квадратный метр. Примерно столько же стоят коммунальные услуги – отопление, вода и прочее. У многих людей до 80 процентов дохода уходит на оплату жилья. А как прожить на оставшиеся 200-300 евро?

Повозмущавшись в разговорах за кружкой пива, квартиросъемщики в 2011 году решили объединиться, чтобы защищать свои права. Они организовали праздник улицы, который затем перерос в митинг, а позже – в регулярные шумные демонстрации, самопроизвольный захват кусочка дворовой территории, круглосуточное дежурство активистов в построенной «из того, что было» палатке-беседке, озвучивание и отстаивание своих требований…

--Первоначально мы выдвинули три требования: снижение арендной платы за жилье до 4 евро за квадратный метр, долговременное решение для социального жилья и организация конференции по вопросам социального жилищного строительства, -- рассказывают активисты гражданской инициативы. -- Реально удалось добиться приостановления повышения арендной платы и недопущения принудительного выселения квартиросъемщиков из домов, в которых живут участники инициативы.

А еще того, что на самом высоком уровне, в городском парламенте, прошла заявленная ими конференция. Ведь первопричина берлинского «жилищного вопроса», как считает и Андрей Хольм, и члены гражданской инициативы «Kotti & Co” – отсутствие государственного регулирования на рынке жилья. По их мнению, власти города самоустранились от решения этой проблемы, отдав ее на откуп рынку – а рыночные механизмы, по их мнению, не срабатывают и ведут к дальнейшему расслоению общества на бедных и богатых и росту социальной напряженности. Выходом из ситуации им видится деприватизация жилья: возвращение его в муниципальную собственность с тем, чтобы в дальнейшем жильцы, объединенные в товарищества, могли влиять на управление своими домами, в частности, выбирать поставщиков коммунальных услуг, которые тоже стоят немало и управлять иными процессами жизнеобеспечения.

А нам-то что?

Предполагаю, что кто-то, прочитав историю одного дома и борьбы за доступное жилье для небогатых берлинцев, саркастически вздохнет: «Бедные, бедные немцы»… И добавит мечтательно: «Нам бы их проблемы…»

Тем не менее, «жилищный вопрос» портит не только жителей Москвы и Берлина. Весьма серьезно он влияет и на характер белорусов. Особенно тех из них, кому не посчастливилось в свое время приватизировать «почти даром» некогда полученную от государства квартиру и которые теперь стоят перед выбором: лезть в сумасшедшие долги и покупать собственное жилье или довольствоваться вечной арендой у частника или государства? Последний вариант, конечно же, предпочтительнее, ибо дешевле и стабильнее -- но заполучить его, как и в Берлине, не так просто, ведь рынок государственного арендного жилья у нас, особенно в небольших городках, еще только зарождается. И не хотелось бы, чтобы наши власти пошли по пути берлинских, избавившись от головной боли в виде арендного жилья, перепродав его частным инвесторам и отдав на откуп рынка, у которого все решения почему-то направлены только на одно – повышение арендной платы.

Я, конечно, не призываю наших квартиросъемщиков захватывать территории и строить палатки-беседки с целью обратить внимание на существующие и у нас в вопросах строительства жилья, оплаты коммунальных услуг и их качестве проблемы. Тем не менее, гражданская инициатива жителей Берлина стала еще одним подтверждением бессмертных слов Маяковского «Единица – что? Единица – ноль. Голос единицы – тоньше писка…»

Истории розовых шорт, «велосипедного» портмоне и бабушкиной шубы,

которые стали новым направлением модной индустрии Германии

«Нечего надеть, что ни говори – не нравятся платья…». А еще они становятся малы, выходят из моды, в лучшем случае – изнашиваются. И что дальше? Мусорный контейнер, помощь малоимущим или забитые полки в шкафу под назвнием «Вдруг похудею или мода вернется»?

«Индустрия моды – вторая по степени загрязнения окружающей среды после нефтедобывающей промышленности отрасль», – это неожиданное для многих заявление мы услышали в Берлине от дизайнера модной одежды, создающего ее «из ничего», из отходов, Арианны Николетти. Серьезную нагрузку на экологию оказывает бесконечно растущее производство одежды: то, что было «в тренде» вчера, сегодня уже устарело. Переменчивая мода и наше желание угнаться за ней приводят к знакомой многим проблеме, когда «шкаф забит, а носить нечего» и последующему «переселению» вполне добротных вещей на мусоросвалки.

Розовые шорты

Арианна и ее подруга Ирене Нигг, которые получили дизайнерское образование в Италии, жили и изучали предмет своих мечтаний в Англии и во Франции, вернувшись в Германию, стали активными проводниками апсайклинга – арт-переработки вещей, уже не представляющих интереса для индустрии моды. И идейными вдохновителями создания магазина-ателье, название которого переводится на русский как «Пока не развалится».

В это ателье люди приносят старые вещи, которые вышли из моды или просто износились, но выбрасывать их жалко: любимую куртку или пиджак, поношенное платье «первой молодости» или отцовскую рубашку – и просят вернуть их к жизни. Заказы разные: кто-то просит просто подремонтировать обтрепавшиеся рукава в любимом пальто или подрезать брюки -- а кто-то хочет вернуть к жизни старую вещь в новом качестве и обличье. Тут берутся за все – даже если задача очень сложная. Правда, и стоит это немало. Клиенты обращаются сюда совсем не из желания сэкономить: новые вещи стоят куда дешевле. Но эти, родные, таящие в себе запахи и воспоминания – для многих дорого именно это.

В этом ателье мы и «познакомились» со старыми розовыми шортами, в которых когда-то пришел на первое свидание чей-то любимый муж. Когда шорты принесли в ателье, они были уже в таком состоянии, что восстановлению не подлежали – но дизайнеры тем не менее взялись за дело. Они нашли ткань, максимально похожую на ту, из которой были пошиты шорты, и по их крою сшили точно такие же. А для пущей достоверности перенесли на новое изделие некоторые оригинальные детали старых шорт – карманы, заклепки… И их снова можно носить, «пока не развалятся», вспоминая волнующие моменты первого свидания.

Велосипедное портмоне

Магазин-ателье «Пока не развалится» -- не единственное «детище» Арианны Николетти. Дизайнер показала нам еще и собственный магазин, в котором продаются дизайнерские вещи, созданные из отходов: новые рубашки, пошитые из двух старых, стоящие около 130 евро, портмоне из старых велосипедных камер «без одного евро 50», блокноты из отходов бумаги почти за 10 евро…

Стильные туфли, сшитые из малюсеньких кусочков кожи, которые обувная фабрика выбрасывала в отходы, оригинальный светильник из прохудившейся садовой лейки, оригинальные сумки, сшитые вообще непонятно из чего – мы удивлялись не только фантазии дизайнеров, нашедших применение, казалось бы, стопроцентным отходам – но и ценам на вещи, созданным «из ничего». Неужели это покупают?

Тем не менее, Арианна утверждает, что у них есть постоянные клиенты (это закономерно – а иначе как бы существовал этот магазин?), которые сознательно платят за вещи намного дороже, чем их можно купить в обыкновенном магазине, поддерживая тем самым экологию и заботясь об устойчивом развитии.

--Мы работаем не для того, чтобы создать вещи как можно более доступными – это не наша задача, -- говорит Арианна. – Основной принцип нашей деятельности -- снизить нагрузку на окружающую среду.

И если тонны отходов, вместо того, чтобы выбрасываться в утиль, находят вторую жизнь – значит, им это удается.

Бабушкина шуба

Арианна Николетти и ее подруга Ирене Нигг – не единственные люди в Берлине, которые занимаются апсайклингом: «зеленая мода» тут достаточно популярное занятие. Об этом свидетельствует хоть бы тот факт, что существует даже туристический маршрут с соответствующей разработанной картой по его объектам -- магазинам, ателье, выставкам. И всё та же Арианна регулярно водит экскурсии, объясняя людям, жителям Берлина и иностранцам, насколько важно не выбрасывать в отходы добротные вещи и какие замечательные дизайнерские изделия из них можно сделать. И, надо полагать, дело это достаточно прибыльное: ведь если такие магазины, ателье, выставки существуют – значит, это кому-то нужно.

Кроме двух перечисленных, мы посетили и третий объект туристического «зеленомодного» маршрута – выставочную площадку, где нас любезно встретила Сюзанна Вагнер. Тут выставляются и предлагаются покупателям изделия «от кутюр», созданные, как правило, в единственном экземпляре -- и, как вы понимаете, тоже из отходов или старых вещей. И стоят они… Ну вот, например, вечернее платье, созданное модельером из отходов, -- от 500 евро. Связанный из остатков ниток абажур на лампу, который я бы с легкостью «сварганила» за вечер – почти 300.

Поразила дизайнерская норковая шубка с оригинальными «лампасными» вставками на рукавах и по низу, созданная кутюрье из найденных в семейных шкафах-сундуках одежд своей бабушки и спортивного костюма военнослужащего востоногерманских войск – надо полагать, из этой же «сокровищницы». Ее стоимостью мы даже не интересовались – настолько впечатлила работа. Да и зачем – в любом случае она для нас -- только выставочный объект.

В последнее время Сюзанна Вагнер увлечена украшением своих дизайнерских вещей рукодельными «изюминками» -- к примеру, создана целая коллекция маек, где на разных языках вышито слово «родина». Сюзанна говорит, что с радостью готова сотрудничать и с белорусскими рукодельницами. Вот только как им найти друг друга и договориться?..

А нам-то что?

Тем, что недавно пришло в Берлин под непонятным названием апсайклинг, или, если проще, «зеленая мода», давным-давно успешно занимались наши бабушки: перелицовывали старое пальто так, что оно выглядело как новое; перешивали мужний пиджак в модный жакетик для дочки или из поношенного платья «сооружали» шикарную блузку. Конечно, отнюдь не экологией и нагрузкой на окружающую среду они при этом были озабочены, а желанием сэкономить.

Потом уровень жизни повысился и мы – «хоць бедныя, але ганаровыя» -- стали стесняться носить старые – любимые, но поношенные -- вещи. А уж тем более – перешитые: как же, еще подумают, что мы не можем позволить купить себе новое, самое лучшее и дорогое! Нет уж, лучше в кредит влезу – но моя шуба будет не хуже, чем у соседки!

Хоть и сегодня среди нас есть доморощенные дизайнеры. Я даже знаю некоторых «золоторучек», в том числе и в родной редакции, которые тоже умеют – не хуже, чем их немецкие коллеги, а может, даже лучше! -- из «ничего», из кусочков меха, кожи, тряпочек-ленточек-шнурочков сооружать та-а-акие вещи, что берлинские кутюрье, увидев, думаю, обзавидовались бы. К сожалению, «зеленая мода» еще не дошла в белорусскую глубинку – и их таланты пока востребованы и оценены только в кругу родных и близких.

Хотя, мне кажется, если бы нашелся мастер с дизайнерскими способностями и предпринимательской жилкой, который рискнул бы открыть ателье или магазин в стиле «Пока не развалится», его услуги были бы востребованы – хоть и не по той причине, и за такую цену, как в Берлине.

История сельской школы,

которую спасли сирийские беженцы.

Вынуждена разочаровать тех, кто считает, что по ту сторону границы начинается «земля обетованная», «рай на земле» и жизнь начисто лишена проблем – во всяком случае, тех, что свойственны постсоветскому пространству в целом и Беларуси – в частности. Оказывается, «богатые тоже плачут», часто – из-за тех же причин, что и мы (я сейчас не о неразделенной любви или утраченном здоровье).

В Германии (да и не только) сельские жители, как и у нас, стремятся уехать в город в поисках лучшей жизни. Деревни безлюдеют, школы закрываются… Известный телепутешественник Дмитрий Крылов назвал это явление, охватившее весь мир, одной из трех основных угроз цивилизации – наряду с терроризмом и загрязнением окружающей среды: ведь массовая миграция сельских жителей в столицы имеет, по его мнению, необратимые разрушительные последствия для любой национальной культуры и менталитета. Впрочем, нам ли этого не знать…

Действенных общеприемлемых методов борьбы с этой угрозой – как, впрочем, и с первыми двумя – пока не придумали. И каждый, кто всерьез обеспокоен умиранием деревни, пытается изобрести собственный «велосипед» для спасения если не всех сельских поселений в мире или в стране, то хотя бы своей малой родины.

Одним из таких «изобретателей» стал бургомистр (читай – председатель сельисполкома) деревни Гольцов земли Бранденбург Франк Шютц.

Франк Шютц мало похож на «главу местной администрации» в нашем понимании: интеллигентное лицо, модный шарф, свобода в общении… На должность бургомистра и депутатом местного (в нашем понимании – районного) совета его выбрали односельчане. Должности эти общественные, то есть неоплачиваемые – и в основное время Франк Шютц занимается семейным бизнесом – выращиванием цветов: жить же как-то надо.

Деревня Гольцов на юге Германии, почти у самой границы с Польшей, по нашим меркам – средний агрогородок: 840 жителей, базовая школа (с первого по шестой класс), в которой учится 130 детей не только из самого Гольцова, но и из окрестных, более мелких деревень и хуторов – на уроки их подвозит школьный автобус. Асфальт, тротуары, ухоженные подворья – всюду виден «немецкий порядок». Магазинов практически нет – местные жители ездят за всем необходимым в Берлин или Франкфурт-на-Одере – тем более, что большинство там же и работает, или заказывают в интернете. Зато есть очень уютный калоритный ресторанчик с замечательной национальной кухней (никогда не думала, что утка может быть такой необыкновенно вкусной!), который с удовольствием посещают местные жители – не только «по поводу», а и просто так: приходят всей семьей пообедать или поужинать.

Деревня эта в свое время стала знаменитой благодаря уникальному проекту восточногерманской киностудии ДЕФА: на протяжении 36 лет, с 1961 по 2007 год, тут снимали документальный фильм «Дети Гольцова», который стал своеобразным брендом деревни: даже на указатель с ее названием подсказывает, что это – место съемок того самого проекта. В результате многолетней работы получился 42-часовый документальный сериал о детях одной деревни: как они росли, учились, мечтали, взрослели…

И вот в 2015 году над этой деревней со всей ее историей – которая, конечно же, началась не со съемок «Детей Гольцова», но пересказывать ее нет никакой возможности, да и необходимости -- с ее самобытностью и уникальностью навис «домоклов меч» под названием «закрытие школы»: в первый класс не набиралось 15 учеников. И неважно, сколько детей в других классах: нет полнокомплектного первого класса – нет школы.

(Представьте, сколько бы у нас осталось сельских школ при немецком подходе? Все же хорошо, что мы не берем его на вооружение…)

Какими бы экономическими выкладками ни обосновывали эту, как у нас называют, оптимизацию, как бы ни объяснили, что в новых современных школах детям будет лучше – и у нас, и у них все понимают, что закрытие школы – это первый гвоздь в крышку гроба деревни. Не станет школы – не останется жить молодежь. Затем уедут молодые семьи – а если не смогут, то их дети вырастут и, получив образование, не вернутся в родную деревню. Потом закроется магазин (в Гольцове почему-то началось именно с магазинов), ФАП (вот этого в немецких деревнях, по-моему, вообще нет. Впрочем, утверждать не буду – не интересовалась). Старики доживут свое – и от деревни останется точка на карте… Все это очень болезненно, горько – но это та реальность, от которой, горюй – не горюй, никуда не деться.

И вот в этой непростой ситуации молодой бургомистр пошел на неординарный шаг: он пригласил в Гольцов три семьи сирийских беженцев с детьми. Проблема была снята, школа осталась…

Но, возможно, появились другие? Ведь приехали люди другой культуры, менталитета, религии – как они поладили с местными? Это же не огромный Берлин, где всё и все растворяется: для беженцев есть свои общежития, церкви, да и просто можно встретить земляков и пообщаться с ними на родном языке…

Франк Шютц не скрывает, что поначалу отношение местных к новым жителям было неоднозначным. Когда тут хотели создать приют для беженцев, сельчане вообще выступили с протестом: дескать, не сможем мы принять так много. А вот эти три семьи прижились. Дети ходят в школу и детский сад, они уже свободно болтают со своими новыми друзьями на немецком. Родителям незнакомый язык дается труднее, но они посещают специальные курсы по его изучению: язык – это первое условие для интеграции в обществе. Пытаются найти работу – правда, получилось это пока только у одного отца семейства, и то не без помощи бургомистра.

Нам удалось познакомиться с некоторыми сирийцами, что стали новыми жителями Гольцова. На встречу с белорусскими журналистами пришли общительная Халима Таха – ухоженная, с безупречным макияжем, красоту которой подчеркивал хеджаб, и ее серьезный немногословный муж Фади Саед Ахмад, а также скромная улыбчивая Мерват Шейх – с ее замечательными, очень воспитанными и вежливыми детьми Хасминой, Нур и Мухаммедом мы познакомились чуть позже.

Мы засыпали их вопросами – Фади и Мерват рассказали, каким долгим и опасным был их путь в Германию. И когда их спросили, что было самым трудным, беженцы, которые убегали от войны, в любой момент могли погибнуть, переправляясь на утлом суденышке через море, проведя две недели в итальянской тюрьме, преодолев полный испытаний путь до Германии, дожидаясь полгода статуса беженцев, ответили:

--Недоверие. Многие в каждом беженце видят боевика Исламского государства – а это не так. На родине у нас была работа, своя фирма, был свой трехэтажный дом – теперь наша семья живет в квартире в 80 квадратных метров. Мы мечтаем об одном: чтобы война закончилась как можно быстрее и мы могли вернуться на родину. Родина – это рай…

Мечтает ли об этом бургомистр Гольцова Франк Шютц, который, пригласив в свою деревню сирийских беженцев, смог спасти от закрытия местную школу, сказать сложно. Он понимает чувства новых жителей Гольцова, их тоску по родине и говорит, что это их право и их выбор – оставаться в Германии или возвращаться. Но, подозреваю, втайне надеется, что новые граждане Гольцова останутся тут навсегда – и придадут новый импульс жизни их деревне.

А нам-то что?

О горькой судьбе умирающей белорусской деревни не горевал – с большей или меньшей долей искренности – наверное, только ленивый. И очень много среди этих «плачущих» тех, кто в свое время, как и все остальные, уехал из деревни на широкие проспекты, к более легкой и перспективной работе, поближе к очагам культурной жизни, богатым полкам магазинов и прочим благам цивилизации.

Так стоит ли нарекать на «неправильную» политику, на решения властей – словом, на всех, кроме себя? В очередной раз хочется напомнить старую, как мир, истину: можно бороться за чистоту – а можно взять веник и подмести. Можно оплакивать судьбу родной деревни – а можно совершить поступок, как Франк Шютц, для того, чтобы бы деревня жила.

И необязательно для этого приглашать сирийских беженцев…

История трех беженцев

Общая тема журналистской образовательной поездки в Германию звучала как «Общество в процессе перемен: новые вызовы для Беларуси и Германии». А какие основные вызовы испытывает Германия в настоящее время? Конечно же, наплыв беженцев из стран Ближнего Востока и Африки. Эта страна широко распахнула двери для бегущих от войны и прочих угроз своей жизни людей с иным цветом кожи: более миллиона беженцев получили тут официальный статус, кров и еду.

А что получила Германия и ее жители? И становятся ли, пытаются ли стать европейцами люди, которые, оставив родину, добирались сюда, как в землю обетованную, через многие преграды и испытания? Как местные жители относятся к новым соседям?

Я надеялась, что многочисленные встречи и беседы в Германии, в том числе и с самими беженцами, помогут мне это понять…

ИСТОРИИ ТРЕХ БЕЖЕНЦЕВ,

которые пытаются найти в Германии вторую Родину

– Ты что, с сирийцами встречаться будешь? – испуганно спросила меня сестра, когда я вкратце рассказала ей о программе нашей поездки.

– Да, наверное. А что тебя так беспокоит? – не поняла я.

– Они же террористы!

Такое мнение: все беженцы – потенциальные террористы, и приехали они в Европу с единственной целью – устроить какую-нибудь пакость гостеприимным хозяевам – характерно для многих белорусов, и не только. И виноват в этом, как ни прискорбно, наш брат-журналист: в погоне за самым «читабельным» и «смотрибельным» мы не опускаемся (или не поднимаемся?) до обобщений и анализа, раздувая до размеров «слона» каждую «муху с душком». Как было, к примеру с «изнасилованием» беженцами дочки эмигрантов из России Лизы, история которого год назад шла топовой новостью на всех телеканалах. И которого, как показала медицинская экспертиза, не было, как и массовых акций протестов земляков – об этом нам рассказал во время встречи Александр Райзер, журналист и управляющий сообществом русских немцев в одном из микрорайонов Берлина и другие соседи девочки Лизы и ее родителей.

А какие же они на самом деле, беженцы «с человеческими лицами» и судьбами?

Халид

С двумя из них мы встретились в редакции крупнейшей ежедневной Берлинской газеты «Tagesspiegel», которая решилась на необычный проект: попыталась показать новых жителей Берлина с помощью… их же самих: предложила беженцам сделать целиком один номер газеты. И не надо думать, что в том номере были только стенания о потерянной родине и размышления о причинах войны в Сирии. Люди рассказывали о своих увлечениях, о любимых домашних животных, о национальной кухне и прочих вещах, интересных всем и всегда.

Некоторые из авторов, работавших над этим номером, потом стали сотрудничать с газетой в качестве фрилансеров – к примеру, Халид Алабуд, который во время нашей встречи не выпускал из рук фотоаппарат. Нам удалось побеседовать с молодым человеком.

Халиду 32 года, он выходец из Сирии. Учитель английского языка. Когда в стране начались военные действия, парень как раз проходил службу по призыву в регулярной армии.

– Мне повезло, – говорит Халид. – Я служил при штабе и не принимал участия в боевых действиях. А многие мои друзья погибли…

Почему молодой сильный парень не остался на родине, чтобы с оружием в руках защищать свою родину?

– В Сирии воюют Америка и Россия, – убежден Халид. – Местные жители – только оружие в их руках. И если бы эти две сверхдержавы захотели, они бы давно прекратили кровопролитие в Сирии. Но не хотят…

Парень, как и тысячи его соотечественников, решил бежать в Германию. Почему именно в эту страну?

– В Германии жили родственники – хоть на первое время можно было рассчитывать на крышу над головой. И потом – здесь можно выучить язык, найти работу – в других странах сделать это сложнее.

Родственники приютили только в первые дни – потом парень жил в лагере беженцев. Но он поставил перед собой цель как можно скорее интегрироваться в немецкое общество. Закончил курсы немецкого, понемножку работает. Хотя считает, что знание языка нужно совершенствовать – ведь парень мечтает поступить в университет, осуществить свою давнишнюю мечту – стать профессиональным журналистом.

Доводилось ли ему чувствовать к себе и другим беженцам негативное отношение местных жителей?

– Мне с этим сталкиваться не приходилось, – отвечает Халид. – Но знаю, что другим случалось. Не нужно в этом винить только немцев. Беженцы, как и местные люди – разные люди. Кто-то приехал сюда, спасаясь от войны, хочет выучить язык, найти работу, приносить пользу обществу. А кто-то считает, что ему весь мир должен и ведет себя соответственно.

Собирается ли Халид вернуться на родину?

– Сложно об этом говорить, – пожимает плечами молодой человек.– Я думаю, как минимум лет десять там еще будут воевать. А потом нужно смотреть по обстоятельствам. Если у меня здесь к тому времени будет работа, семья, то, скорее всего, я не захочу возвращаться. Хотя кто знает?

Тоска по родине у Халида, как и у всех беженцев, очень острая. Но если родина убивает и калечит всех без разбору – стоит ли осуждать тех, кто не хочет служить «пушечным мясом» в войне на своей территории – но за чужие интересы?

Хуссейн

Хуссейн Ахмад – тоже беженец, только не вполне типичный. Он в свое время учился в Украине и поэтому хорошо говорит по-русски, охотно отвечает на все вопросы. Он – ярый приверженец западных демократических ценностей, за что и подвергся преследованиям на родине.

Хусейн приехал в Берлин пять лет назад из Ирана, где, как известно, не стреляют – но, тем не менее, преследуют за инакомыслие. Вот также «инако» мыслил, вернее, рисовал и сам Хуссейн – он художник, известный в кругах профессионалов карикатурист. И его карикатуры, даже искусно завуалированные, в которых высмеивалось нынешнее правительство Ирана – художник называет не иначе, как «режим» — были «расшифрованы» и поняты правильно не только теми, кому адресовались — народом, но и теми, кто пристально следит за «возмутителями исламского спокойствия». Над художником нависла угроза ареста, тюремного заключения, а то и чего страшнее – но его вовремя предупредили, и Хуссейн Ахмад сумел покинуть страну и после долгих мытарств очутился в Германии.

В Берлине у Хуссейна – а он не только карикатурист, но и известный скульптор, – своя мастерская, сейчас он готовит собственную выставку. Работает в «Tagesspiegel» — словом, не бедствует.

О возвращении на родину Хуссейн даже не помышляет – во всяком случае, до той поры, пока у власти будет нынешнее правительство.

Мохаммед Аль Даввах

С Моххамедом мы познакомились во время посещения инициативы «Новое соседство», которую организовала в Берлине для помощи беженцам наша землячка художница Марина Напрушкина. Марина и ее добровольные помощники-волонтеры занимаются многим, но прежде всего помогают людям, которые потеряли родину, приехали в страну, где все чужое – язык, люди, традиции, адаптироваться и социализироваться: завязать новые связи, найти свое место в жизни. Это очень непросто, и это – самое важное, считает Марина.

Инициатива занимает небольшое помещение, где проходят уроки рисования, встречи, беседы. А по средам местные жители – те, кто имеет такое желание и возможность — учат беженцев немецкому языку. Это не языковые курсы в классическом понимании – люди просто общаются, завязывают знакомства. А затем для всех – общий ужин, скромный, но вкусный.

В день, когда гостями инициативы стали белорусские журналисты, наваристый украинский борщ разливал по мискам улыбчивый черноволосый парень, который хорошо говорил по-русски – 23-летний Мохаммед Аль Даввах. Его тут же засыпали вопросами: откуда такие кулинарные способности, знание русского?

Оказалось, что вся недолгая жизнь Мохаммеда – это бегство от войны и борьба за выживание.

Он, как сам говорит, «сирийский палестинец»: его предки жили в Палестине, но после того, как начались палестинско-израильские конфликты, уехали в спокойную и благополучную тогда Сирию.

Алеппо, название которого знает теперь каждый читающий и смотрящий телевизор житель мира, – родной город Мохаммеда. И жилось ему там до поры-до времени безбедно и счастливо: родители преподавали арабский, у семьи было несколько квартир, дом, машины, свои магазины…

В 2009 году, когда в стране только начинались беспорядки, родители верно спрогнозировали дальнейшее развитие событий и уехали в Объединенные Арабские Эмираты. А Мохаммед, который к тому времени уже окончил школу, поехал вслед за старшим братом в Одессу: хотел выучиться на врача, стать хирургом.

Он выучил язык, поступил в медицинский университет. Но закончил только два с половиной курса: внезапно умер отец, который оплачивал его учебу и проживание, и парню пришлось самому заботиться о себе. События в Украине и безденежье заставили его открыть шенгенскую визу и взять билет в один конец до Берлина… Здесь жила тетя, и парень наделся на ее помощь хотя бы на первых порах. Но помощь ограничилась тем, что ему показали, где находится специальное ведомство, занимающееся делами беженцев. Мохаммед не обижается: никто не обязан ему помогать, это его жизнь и его проблемы.

Проблем хватало: он сменил несколько лагерей, пока получил вид на жительство и комнату в 13 квадратных метров – считает, что ему несказанно повезло, потому что часто в таких комнатах живут по шесть-восемь человек. Социального пособия в 600 евро, которые выплачивает Германия, едва хватает на питание и оплату проезда.

Но Мохаммед не теряет оптимизма: учит язык и мечтает все же закончить начатое в Одессе медицинское образование и стать врачом.

Отношение к исламским террористам у Мохаммеда резко отрицательное.

– Какие они исламисты? Они же трактуют ислам так, как им хочется. ИГИЛ совершает теракты – а страдают от этого прежде всего сами мусульмане. Нормальные люди не хотят войны, не хотят крови и смертей – а ненормальных хватает везде, – убежденно говорит он.

 А нам-то что?

Во время образовательной поездки в Германию я в очередной раз убедилась: очень часто мы находимся в плену неизвестно кем и когда созданных стереотипов, не утруждая себя желанием разобраться в проблеме, явлении, человеке: зачем, когда телевизор все уже «пережевал» и вложил в наши головы и сознание? И многие живут с убеждением, что беженцы – это террористы или их пособники, а немцы, которые дают им убежище, – потенциальные самоубийцы: вот расплодятся они, расползутся по Европе – и покажут всем… А когда разговариваешь с этими самыми беженцами, то понимаешь, что все они разные: умные, талантливые, целеустремленные, страдающие, мечтающие. И хотят одного: нормально жить, без страха, что тебя или твоих близких могут убить просто потому, что ты оказался не в то время не в том месте…

…Когда-то, опасаясь за здоровье детей, я уехала из чернобыльской зоны в чистый и уютный Островец. И хоть это был всего лишь другой город в моей родной стране, не было языкового барьера, нашлась работа и крыша над головой, первое время на новом месте нам было ой как непросто. Переселенцам не раз доводилось слышать «Понаехали … Квартиры наши позанимали…», видеть пренебрежительные и уничижающие взгляды, чувствовать ничем необоснованную и необъяснимую неприязнь и даже опасение «замараться»: дескать, а вдруг эти «чернобыльцы» «светятся» – и нас заразят?

Но были и другие люди, которые помогали, поддерживали, общались, дружили. Их оказалось большинство – и во многом благодаря им мы, не кривя душой, сегодня можем сказать, что Островетчина стала для нас, переселенцев, второй родиной.

Но, когда я слышу слово «беженцы», у меня непроизвольно сжимается сердце. Я не верю, что человек может бросить все родное, дорогое, близкое и отправиться в опасное путешествие, за тысячи километров, рискуя погибнуть в любую минуту, ради «социала» в 600 евро…

Мне кажется, нам всем пора уже научиться не только за деревьями видеть лес, но и за лесом – деревья: судить о человеке не по тому, к какому народу, национальности, вероисповеданию он относится, а единственно – по его делам, поступкам, отношению к другим людям.

Хотя бы для того, чтобы также судили и о нас…

История одного города,

разделенного рекой и соединенного мостом

Город Франкфурт-на-Одере, расположенный на юге Германии, на границе с Польшей, известен многим белорусам. Некоторые из еще живущих ветеранов Великой Отечественной до сих пор помнят кровопролитные бои при форсировании Одера – одной из крупнейших рек Германии. У мужчин постарше, которым довелось проходить срочную службу в Группе советских войск в Германии, -- свои воспоминания об этом самобытном уютном городке. Кто-то из молодежи, возможно, получал образование в Европейском университете Виадрина, куда активно привлекают студентов не только из других регионов Германии, но и других стран. Кроме того, Франкфурт-на-Одере – побратим нашего Витебска – и , по-моему, белорусско-немецкие связи тут очень ценят: в городской ратуше нас принимали в зале, посвященном Витебску: обилие белорусской символики, книг, сувениров создавало впечатление, что находишься на родине…

Но у этого города – как, впрочем, и у любого другого, как и у страны, и у каждого человека, -- своя судьба: порой драматичная, в чем-то счастливая. И – поучительная – для тех, кто хочет и умеет учиться.

После окончания Второй мировой войны город, основанный в XIII веке, был разделен границей, которая прошла по Одеру, а также – по сердцам и судьбам людей, на две части: одна – Франкфурт-на-Одере – осталась частью Германии, точнее – Германской Демократической Республики, другая – Слубице – «досталась» Польше. Каково это – веками жить в одном городе и в одночасье, не меняя места жительства, оказаться в разных странах – можно только представить. Хотя справедливости ради нужно сказать, что место жительства большинство жителей все же поменяли – уехали из польской части города вглубь Германии. И хоть обе части некогда единого города находились в странах одного социалистического лагеря – это, тем не менее, не отменяло наличие пограничного перехода на мосту, что соединял не только два берега Одера, но и Франкфурт-на-Одере со Слубице, и всего, что было связано с его безупречной работой – впрочем, нам ли этого не знать… Попасть в некогда родной город на другом берегу реки, походить по знакомым с детства улочкам и дворикам было ой как непросто…

Но, как говорил поэт, «ничто не вечно под луной»: как карточные домики, рушатся казавшиеся незыблемыми стены, границы, империи…

После того, как рухнула – в прямом и переносном смысле -- Берлинская стена и Германия стала единой, Франкфурт-на-Одере, как и другие восточногерманские города, столкнулся с множеством проблем: люди уезжали в поиках лучшей жизни в более богатые регионы страны и Европы.

Но вслед за этим, после возникновения Евросоюза и вхождения в это формирование Польши, стали «прозрачными» некогда неприступные границы между двумя странами – Слубице стал своеобразным «донором» для своего немецкого единоутробного «брата» -- Франкфурта: для его жителей работать в немецком городе и при этом жить дома тоже оказалась заманчивой перспективой, которой многие воспользовались. Однако «донором» небезвозмездным: немецкие соседи тоже с удовольствием навещают Слубице: там цены в магазинах, на автозаправках, в ресторанах, на рынке ниже. Такая вот «народная дипломатия»!

Теперь две части некогда одного города – а теперь все же два города двух разных стран – все больше сближаются. Например, оба города соединяет единая теплоцентраль: зимой Франкфурт подает тепло в Слубице, а летом польский город снабжает горячей водой немецких соседей. Через соединяющий оба берега Одера и оба города мост проложена трамвайная линия, и теперь польские жители спокойно ездят каждый день на работу и на занятия в университет в Германию, а немецкие – в ресторан или на рынок в Польшу.

Еще одним объединяющим оба города явлением стала местная ежедневная газета «Mahrkichen Oderzeitung», которая пишет о новостях, проблемах, людях городов по обе стороны Одера. Ее журналист, редактор отдела немецко-польского соседства Дитрих Шредер в откровенной беседе с белорусскими коллегами рассказал о многих аспектах воссоединения некогда единого, разорванного по живому города.

--Речь не идет о пересмотре итогов Второй мировой войны, о каких-то территориальных притязаниях, -- говорит Дитрих. – Все должны понимать: что было – то прошло, и попытки перекроить установленные границы могут плохо закончится -- как для отдельно взятой страны, так и для мира в целом: мы, немцы, хорошо это знаем и помним. Но, вместе с тем, люди по обе стороны реки, которые двадцать пять лет назад не верили, что некогда по соединяющему оба города мосту можно будет пройти запросто, без пограничного контроля и таможенного досмотра, и даже проехать на городском трамвайчике, теперь не представляют, что «железный занавес» снова может разделить два города, которые, находясь в разных государствах, все больше становятся единым целым. И когда житель Франкфурта, радуется, что «в нашем городе открылась хорошая кофейня-шоколадница» -- хотя ее открыли в Слубице – это говорит о многом.

Хотя, конечно же, не все восторженно воспринимают активную интеграцию и сближение Франкфурта и Слубице. Всегда есть люди, для которых свой мирок – пусть маленький, пусть плохонький, пусть старенький – дороже и роднее всех завоеваний прогресса. И поэтому – долой глобализацию, интеграцию и иностранцев, мы и «сами с усами»! Я, конечно, утрирую – но примерно с такими лозунгами идут на выборы активисты движения «Альтернатива для Германии», которое набирает все большую популярность, особенно в восточной части страны.

--Но когда я поинтересовался у одного из активистов этого движения, где он заправляет свою машину, тот ответил: «Конечно, в Слубице – там дешевле!», -- рассказывает Дитрих Шрёдер.

И на польской стороне не все восторженно восприняли все более тесную интеграцию двух городов – особенно когда неподалеку от Франкфурта-на-Одере создали центр по приему беженцев. Многие опасались, что, пользуясь открытостью границ, ни хлынут в Польшу – и тогда… Какое-то время на мосту, соединяющем оба города, с польской стороны даже был выставлен патруль, чтобы не пускать беженцев в Слубице. Все это в прошлом: и патруль, и страхи: новые жители Германии так же, как и прочие жители Франкфурта, ходят и ездят в Польшу за продуктами и товарами – тамошние торговцы только рады этому, ибо деньги не меняют своего достоинства в зависимости от цвета кожи тех, кто ими расплачивается.

Станет ли некогда разорванный по живому немецко-польский город когда-либо единым целом, сказать сложно. Главное, что объединение двух городов проходит на уровне сознания и повседневной жизни их жителей, а не под дулами автоматов.

А нам-то что?

Часто случается, что некто -- простые граждане или правители государств – «вдруг вспоминают», что нечто, принадлежащее теперь другим, некогда было собственностью если не их самих, то дедов-прадедов или более далеких предков, и требуют: отдай! А если есть «порох в пороховницах», да еще то, что кажется своим, «плохо лежит», то и не требуют, а просто забирают…

Если идти этим путем, то войны на земле не закончатся никогда! Потому что за нашу многовековую историю не осталось, наверное, ни одного поселения, ни единой частички земли, которая не побывала в разных руках.

Но даже очень плохой мир лучше самой хорошей, самой справедливой войны – хотя справедливых войн, по моему убеждению, не бывает: если гибнут люди, которые должны жить и созидать – это априори несправедливо! И, оказывается, можно объединяться, возвращаться в дорогие сердцу места, пользоваться тем, что было для тебя родным, никого не убивая и ни с кем не враждуя.

И пример немецкого города Франкфурт-на-Одере и польского Слубице – тому подтверждение.

Нина РЫБИК